Информационный проект «Дорогами войны». Вспоминаем вместе об Анне Бабенко

Бабенко Анна Ивановна

Родилась 5 мая 1923 г. в селе Нифороща Полтавской области, в семье рабочих. Воевала в составе войск Северо-Западного и 2-го Прибалтийского фронтов 1232 артиллерийского полка, 1-го батальона, 3-й стрелковой роты, Краснознаменной, Ордена Боевого Красного Знамени, Ордена Кутузова Бранденбургской стрелковой дивизии. Младший лейтенант.

Награждена орденом Отечественной войны I степени, орденом «За мужество»; медалями: «За отвагу», «Защитнику Отечества», «За победу над Германией», «За взятие Варшавы», «За взятие Берлина», «20 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «30 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «40 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «50 лет ВС СССР», «60 лет ВС СССР», «70 лет ВС СССР». С 1970 по 1987 гг. — работник Донецкого государственного университета, доцент и. о. заведующего кафедрой зарубежной литературы.

Инвалид войны II группы.

НЕЦЕЛОВАННОЕ ПОКОЛЕНИЕ

15 января 1945 г. I Белорусский фронт, Пулавский плацдарм. Мы уже второй день ломаем глубоко эшелонированную оборону немцев на западном берегу Вислы, на маленьком плацдарме у Пулавских высот.

На переднем крае дымка из тумана, порохового дыма, временами срывающегося мелкого дождя.

Только что отправила в санроту двух тяжелораненых и четырех раненых бойцов, которые сами могли передвигаться. Под артиллерийским обстрелом наших и немцев быстро догоняю свою третью стрелковую роту. Моя рота продвинулась далеко вперед. Противно проскрипел «скрипач» — немецкий шестиствольный миномет. Его мины рвутся рядом. Вижу бойца, бегущего впереди. Секунда и он, как-то неестественно перегнувшись, упал. Лежит на спине.

Огромный осколок распорол брюшную полость. Из-под лохмотьев ватника и гимнастерки сползают на влажную землю внутренности. Тороплюсь подстелить под них косынку: индивидуальные пакеты слишком малы для такой раны. Пытаюсь собрать все и перевязать, но начинаю понимать — боец не ранен, он убит. Судьба отпустила ему еще несколько минут жизни. Я боюсь повернуться

к нему лицом и пытаюсь заслонить от него рану. Вдруг слышу из-за спины:

— Сестра, оставь это все, потом приберешься.

Вздрагиваю от этих слов, особенно последних. Он понимает, что с ним происходит.

Чувство собственной беспомощности и вины перед этим юношей, которому я должна помочь и ничего не могу сделать, мужество, с которым он уходит из жизни, наполняют мое сердце болью. Нет слов утешения, да и чем тут можно утешить.

– Сестренка, наклонись ко мне. Я опускаюсь перед ним на колени.

– Поцелуй меня. Меня никогда не целовала ни одна девушка.

Припадаю к его уже холодным губам. Чувство вины и жалости сжимают сердце с такой силой, что я не могу дышать, и только крик, вырвавшийся из моего горла, помогает вздохнуть, ослабляет сердечную боль.

Закрывая глаза умершего, начинаю осмысливать происходящее, почему здесь, почему кричу над этим юношей. Может это боль, накопившаяся за эти три года войны, может сотни смертей, которые прошли через мою жизнь, личные потери, может жалость ко всему моему нецелованному поколению, которое забрала война? Не знаю.

Понимаю, что нужно идти, но не могу.

Уже не кричу, а скулю. Чья-то сильная рука, ухватила за ворот ватника и тянет меня.

— Не задерживайся, сестра. Ты его сама не похоронишь. Это сде!

лают те, кому положено. Только постарайся место запомнить.

Это сказал старшина, который поддерживал меня за плечи.

— Ты документы его забрала?

— Нет.

– Это хорошо. По ним укажут, где он похоронен и похоронку пришлют.

Мы стояли в шести километрах юго-западнее Гуры Пулавской, у границ Германии. Название это мне знакомо. Еще в ноябре отбили у немцев этот польский поселок под горой.

Шесть километров юго-западнее… Я запомнила место, где погиб солдат, на всю жизнь, хотя ни части, где он служил, ни его имени, ни фамилии я не знала.

– Кто он мне?

– Кто я ему? Я не могу этого объяснить старшине и молча принимаю его советы: двигаться вперед, чаще наклоняться к земле, спасаясь от шальных пуль.

– Ты какой части? — спрашивает старшина.

– 1232 полка.

– А я 1234 Следовательно, тебе прямо, а мне направо.

– Держись, сестренка, горе у тебя, но, что поделаешь?. Война… Не забывай место: шесть километров юго-западнее Гуры Пулавской.

15 января 1945 г., к вечеру, мы уходили в прорыв, узкую брешь, пробитую в обороне немцев. Уходили в тыл врага, намного опережая его отступающие части. Громили по пути мелкие гарнизоны, обходили крупные, не ввязываясь в бои.

Нам предстояло до подхода основных сил немцев прорвать оборону на границе Германии с Польшей — знаменитый «Восточный вал», который, как утверждал Гитлер, не могла одолеть ни одна армия. Одолели, форсировали Одер. До Берлина оставалось 60 километров.

Для меня начиналась Висло-Одерская операция, которая, по мнению одного из генералов гитлеровского генерального штаба, была самой оригинальной по замыслу, гениально спланированной и блестяще выполненной советским командованием и войсками.

В августе 1945 г. в составе сводного полка, демобилизовавшихся после войны солдат, возвращалась на Родину. Я снова прошла по тем местам. На бывшем Пулавском плацдарме, в районе Гуры Пулавской — четыре братских могилы. В какой из них оплаканный мною солдат, я не знаю, но место, указанное мне старшиной, стало знаковым: в шести километрах юго-западнее Гуры Пулавской…

Сердце сжимается от боли, глаза наполняются слезами…